***
Оливер сидит на ступеньках перед дверью и левой рукой щиплет многострадальную бровь. Ручка чемодана в правой. Она слишком гладкая – скользит в потной ладони.
Сейчас, сейчас, еще минуту, и Оливер постучит. Флинт не должен видеть его таким измотанным, дерганным, уставшим, не должен понять, насколько кончились силы после многочисленных, много-пересадочных аппараций.
Сила – то, что Маркус всегда уважал и ценил. Его пресс… во все времена – источник снов. Поллюций – в юности, тоскливых сновидений, наполненных воспоминаниями – позже. Смуглый рельефный живот.
Оливер улыбается в темноту. Страшная усталость этих дней не может побороть возбуждение. В низу живота тяжелеет так, что приходится расставить колени.
Оливер поднимается на ноги, стопы покалывает – он умудрился отсидеть их. Все через одно место!
Покрытая дешевым дерматином дверь под его ладонью неприятно скрипит. Запах проникает даже на улицу – Флинт помнит про рыбу, и этот изобретенный им соус…
Рот наполняется кисловатой слюной, и, одновременно, встает еще крепче.
Оливер не стучит, не звонит, но дверь открывается медленно, слишком медленно, как будто Маркус не хочет пускать его домой.
– Короче, я забил и рыбу не почистил, – вместо приветствия бурчит он.
– Добрый вечер, Маркус, – чуточку официально произносит Оливер и шагает в квартиру.
На плече Флинта висит застиранное кухонное полотенце, в руке он сжимает нож, но Оливер падает вперед, в безопасное крепкое объятье, и устаивает замерзший нос во впадинке у ключицы, выглядывающей из растянутой домашней футболки.
– Здравствуй, {censored} ты эдакий… – невнятно бормочет Марк в макушку Оливера.
Ноги подкашиваются немного, и Маркус куда-то отбрасывает свой нож, пока они неловко двигаются к спальне, толкаясь и наступая друг другу на ноги. Чемодан остается за входной дверью, но кому нужно старое барахло немолодого волшебника, который, тренируя юношескую квиддичную команду, даже не может летать?
2 мая 1998 года
***
Нас, пленных, выстроили перед полем последней битвы.
Охраняли побежденных круче, чем в Азкабане. Со всех сторон, как иголки у ежа, торчали нацеленные на нашу шеренгу волшебные палочки авроров, выпускников Хогвартса и учеников – из тех, что постарше.
Их никто не гнал, победители должны были видеть позор проигравших. Рядом со мной стоял Терри Хиггс, держась за раненную руку, и бормотал в полубреду:
– Не хочу в Азкабан, не хочу, не хочу!
– А на виселицу? – спросил я его. Надоел.
Мне было все равно, по-честному {censored}, что со мной сделают.
Оливера я выхватил взглядом в бою, и сейчас видел, как он в отдалении носил убитых и раненных с каким-то пугающим хладнокровием. Заученно взмахивал палочкой, проверял пульс, затем на руках оттаскивал в Хогвартс трупы и живых.
А потом я услышал, как Харпер пробормотал заклинание, активирующее магическую бомбу, начиненную адским огнем, и взмахнул рукой. Как эти тупоумные авроры умудрились не засечь палочку в его рукаве – я даже примерно не могу предположить.
Я видел карту, я знал схему. Бомба должна была взорваться через сорок секунд, и Оливер направлялся ровно в ту сторону.
Возможно, будет преувеличением сказать, что я не думал. Просто быстрее, чем тогда, я никогда раньше (да и позже) не соображал.
Высчитать скорость, с которой двигался Оливер, отметить на скольких прицелах я окажусь, крикнуть что было сил уже на бегу: «Адский огонь! Харпер!» и рвануть в сторону Оливера, уворачиваясь от летящих в спину Авад.
Не знаю, как я успел. И спасибо тому, кто засандалил в меня не Авадой, а Круциатусом.
Взрывной волной нас отнесло под самые стены замка. Я так и летел, вероятно, закрывая собой Оливера. Шмякнуло нас солидно, переломанные кости хрустнули вразнобой веселым треском, и дальше я не помнил уже ничего.
***
Это мне потом мадам Помфри рассказала. Мол, она никак не могла влить в меня костерост, и тогда Маркус Флинт – «Такой хороший мальчик, я так много его лечила. Жаль, что он примкнул к Тому-Кого-Нельзя-Называть!» – сказал, что справится сам.
Надеюсь, целительница не видела, как Флинт переливал костерост изо рта в мой рот.
Очнулся я в том самом больничной крыле Хогвартса от дикой боли в срастающихся костях. Флинт лежал рядом со мной на кровати и корчился почти как я.
Сквозь боль и дурман лекарства я помнил прикосновение его губ, и знакомый до отвращения напиток горчил совсем не так, как обычно, когда он вливал в меня его, смешанный с собственной слюной.
Я ответил бы на услугу, но только уже, вроде как, было не надо. Поэтому я просто поцеловал Маркуса, которого так и не смог возненавидеть в полную силу.
Он распахнул глаза резко, слепо моргнул, словно не узнал.
– Привет, – сказал я.
– Штора… – прохрипел Флинт и снова моргнул, ресницы у него слиплись.
– Штора?
– Да. Штора тут?
– Зачем?
Ширма была на месте, знакомая, очень плотная белая ткань на пожелтевших от времени кольцах. Она закрывала нас от остального мира так же надежно, как в первый раз.
Маркуса помиловали.
Один из авроров выбил палочку из рук Харпера и чудом успел произнести Фините Инкантатем. Огонь не сработал после взрыва, я остался жив.
Пожалуй…
Пожалуй, я так и не смог простить Флинту то время, которое он служил у Лорда.
Думаю, в какой-то момент это стало просто неважно.
Универ Экстрасенсов
В этом мире существуют духи и потусторонние силы, каждые из которых тревожат умы обычных людей. Они пугают, запутывают…
Варианты ответов: