***
Осмотр дома перед тем, как выйти – старый, бесполезный ритуал. Но Маркусу он дает силы переступить порог, дает уверенность в том, что он хотя бы немного контролирует пространство вокруг себя.
Он медленно обходит кухню, смахивает рукой тонкую нить паутины, сотканную за пару ночей упорным пауком. Маркус шевелит губами, извиняясь перед соседом-насекомым за то, что от подоконника до отполированной прикосновениями ручки окна теперь не тянется невесомая дорожка.
В спальне он убирает разворошенную постель.
Оливер когда-то давно ужасно ругался. В нем была сильна школьная дисциплина: встал – оделся, застелил кровать. Но Маркус нарочно не заправляет ее, наперекор вбитому рефлексу. Простыня сбита справа, подушка примята с одной стороны, даже одеяло какое-то несвежее – но только наполовину. Маркусу не нужно столько простора, он не признается самому себе, но иногда пустое место его пугает.
Он прикрывает веки и на ощупь взбивает подушку. Разглаживает одеяло. Стелет покрывало, вытертое, с торчащими во все стороны нитками.
Шкаф скрипит, когда Марк открывает дверцу.
Может, получится не пойти?
На каждом {censored} интервью его спрашивают:
– Почему вы не рисуете магические портреты? Почему вы не используете волшебные краски? Что вы хотите сказать неподвижностью?
И Маркус никогда не знает, что отвечать. Ну, не может же он сказать:
– Обратитесь к Оливеру Вуду, он знает ответ на этот вопрос.
Беда в том, что даже Вуд всегда давал разные ответы.
«Ты боишься, что картина закончится». «Ты тяготеешь к магловскому искусству». «Ты помешан на контроле, это твой способ быть уверенным в том, что ничего не случится без твоего ведома». «Ты просто не умеешь рисовать».
Все ответы – верные, но сам про себя Маркус не может сказать ни слова.
Поэтому он хмурит брови и заученно отвечает:
– Это мой стиль.
Обычно журналюги отстают.
В дверце шкафа – молчаливое зеркало. Лет семь назад Марк заколдовал его, чтобы не слышать комментариев на тему того, что любопытное стекло могло подглядеть из-за открытой дверцы. На тему того, что творилось на их с Оливером кровати.
Теперь Маркус даже не может вспомнить, какой у зеркала голос. Оно наверняка разучилось говорить – если молчать так долго, звуки и слова перестают слушаться. Как Маркуса, например.
Он выбирает костюм, который купил ему Оливер. Это была их годовщина. Костюм показался Марку ужасающим. Он всегда надевал его, когда был уверен, что Вуд его в нем не увидит.
Что ж, сейчас можно быть совершенно уверенным.
Серая шерсть гармонирует с серой щетиной, но придется побриться.
В том сне тоже был шкаф. Ты помнишь шкаф, м? Оливер, ты должен помнить хотя бы это.
Входная дверь с трудом закрывается, приходится навалиться плечом. Маркус накладывает запирающие, спускается по лестнице на улицу и думает о шкафах.
***
Оливер скучает по дому, он скучает по Шотландии, по рыжим волосам Муиры и солнечным пятнышкам на ее пальцах. Джейк очень похож на Муиру, только веснушки у него высыпают ранней весной.
Холод в Шотландии никогда не проникал внутрь тела, никогда Оливер не замерзал в груди, в желудке – а здесь, здесь все враждебно, даже погода.
Оливер переминается с ноги на ногу и пытается одновременно отслеживать, в каком стиле играет каждый участник конкурирующей команды чехов, тренирующихся рядом, контролировать всех своих ребят и особенно Эву, успевает любоваться на то, как быстро мелькают в воздухе метлы, как красиво получается у Лилин петля Вронского, и как поддерживает Эву Джейк.
– Перерыв! – орет Оливер, и ребята один за другим спускаются на землю, сделав круг.
Теперь умение красиво {censored} в воздухе приравнивается к мастерству игры в квиддич. Тьфу.
Марк много теплых слов нашел бы для судей турнира. Но Марка тут нет.
Оливер комментирует игру каждого и отправляет ребят греться.
Немецкий тренер, кажется, только и ждет, чтобы Оливер сам сел на метлу, хочет обстебать его страх подняться в воздух.
Нет уж, Оливер не планирует доставлять противникам столько радости. В небо не тянет, и Оливера это совершенно не беспокоит.
Через два часа интервью, а вечером – большая игра.
И надо успокоиться, и ребят успокоить. А вместо этого Оливер запирается в туалете, смотрит на себя в зеркало. Хорошо, что теперь закон вышел, и общественные зеркала молчат.
Надо же... Одна бровь седая частично. Та, которую Оливер случайно выщипал и сам не заметил – жутко дергался перед отборочными испытаниями в Пэдлмор Юнайтед.
Очень хотел, чтобы приняли, и повезло в итоге, ничего не скажешь. Вылетел, но попал в команду через десять лет. Тренером. После всяких юниорских клубешников.
Ты же знаешь, Марк. Только ты и знаешь. Как выше трех футов над землей поднимаюсь – мутит, в голове вспышки, рев, сердце, чтоб ему, из горла выпрыгнуть норовит.
После драчки той, под Хогом. Кто чего унес, Оливер вот – только тренировать теперь может. Как засадил отраженный замораживающий Глацириус, так и все. С годами только хуже.
Но ребята вроде и не требуют, чтоб тренер над стадионом летал. Все что надо Оливер показывает низенько, они уж потом сами. Зато голос выработал, без Соноруса может доораться до колец.
Воспоминания непрошенные, лишние.
Как Маркус дома... в кровати: «Тише, тише». А Оливер уже и себя не слышал.
А Флинт только скалился, зараза такая. Хорошо, что летали вместе – не так страшно, и пульс вроде не сходил с ума.
Но ты ж в меня верил, Марк?
Не признаешь, но я-то в курсе. Только для тебя и старался. Чтоб ты впустую не тратился.
Стыдно было разочаровать.
Осень 1993-го – зима 1994-го.
***
Оливер, конечно, вызнал у {censored}-Уизли про Выручай-комнату. Но мне тоже было, чем гордиться.
Исчезательный шкаф, точнее, саму идею, я начал искать сам после очередной лекции Бербидж о маглах.
Нет, я не был маглолюбом, я терпеть не мог грязнокровок, все, как полагается. Но нереально не признать, что у этих вырожденцев, не знающих магии, много полезного можно перенять.
Были бы деньги – а уж маглы предложат все, что пожелаешь. Любую анонимность, любые развлечения, которые даже не снились волшебному сообществу.
Ладно, в общем, дело в том, что с Выручай-комнатой что-то произошло. Возможно, были виноваты близнецы, или старый хрыч Дамблдор закупорил ее из-за всех этих дел с Блэком, но когда нам пять дней подряд не удалось попасть в наше, гиппогриф их всех дери, помещение, пришлось искать варианты.
У меня яйца сводило – так хотелось Оливера. И он тоже дергался, все орал на меня за то, что я, второгодник, забывал принести ему свои лекции за седьмой курс.
Конечно, я завалил ТРИТОНы. Ну какие в том году могли быть вообще ТРИТОНЫ? Я бы тогда сказал какие – зеленые, с лапками. Говорят, до них еще допиться можно... Ни о каких иных ТРИТОНАХ я просто вспомнить не мог. Потому что к концу мая я все время хотел спать. А когда засыпал – то понимал, что хочу спать с Оливером.
Так что, не до лекций было. Мозги плавились от недоступной близости Вуда.
Короче, домовой эльф не хотел рассказывать про шкаф. Домовой эльф был свободным и никому не принадлежал. Поэтому он очень дорожил своими ушами – кто б ему потом наколдовал новые?
Я не помню сейчас, как его звали, не знал, наверное, и тогда. Уродом я был редкостным, это правда.
И как сказал эльф, единственный безопасный путь из Хогвартса – тот самый проклятущий шкаф!
За последние годы я задолбался говорить «если бы я знал», но снова придется. Если бы я знал, как все повернется, я ни за что не рассказал бы Малфою про Исчезательный шкаф.
Игра богов
Этот мир представляет из себя классический мир средневекового фэнтези, населённого множеством рас и государств. И у так…
Варианты ответов: