День побега разрушил мою жизнь. Так мне сначала казалось. Но на следующий вечер всё встало на свои места: он - ни много ни мало - изменил всю мою жизнь, неважно, в худшую или в лучшую сторону. Родители стали смотреть на меня с опаской, но я был только рад этому: наконец-то они оценили меня по достоинству! Я должен показать им, на что я способен, и тот день - только начало.
Но самое важное то, что после инцидента с полицейским-индийцем к нам в дом пришли две женщины и мужчина в серых брючных костюмах. Я помню, что женщины ярко красили губы и закалывали волосы в пучки, а мужчина держал в руке чёрный дипломат. Помню, что захотел себе такой же чемоданчик. И костюм, чтобы выглядеть также эффектно. Я стоял в старом мешке с бородой, кишащей букашками, когда одна из женщин подошла ко мне. Она нацепила на лицо дружелюбную улыбку и обратилась ко мне:
- Привет!
Я, руководствуясь небольшим читательским опытом (один прочитанный детектив), сосчитал до трёх и спокойно ответил:
- Здравствуйте.
Я должен быть умным и вежливым. Мне хотелось выглядеть перед ними именно так.
- Как тебя зовут?
Раз... Два... Три...
- Хайнц Фуфелшмиртц.
- Сколько тебе лет?
- Через три с половиной месяца будет одиннадцать.
Женщина была удовлетворена.
- Расскажи нам о вчерашнем инциденте. И вообще о своей жизни с родителями.
Мне понадобилось чуть больше трёх секунд, чтобы оценить ситуацию. Представитель какого-то политического органа или общественной организации предлагает мне рассказать о своей жизни в семье. Тут я понял, что должен рассказать всё, что она просит. Это мой шанс. Это мой второй Большой Протест.
- Мои родители никогда не любили меня, - начал я. - После моего рождения я остался в детском доме, так как никто из них не пожелал забрать меня. Пять лет моей жизни проходили в скитаниях по пещерам с оцелотами. Я иногда выходил в город и расспрашивал о своих родителях. В те годы я не знал своей фамилии, но один торговец сказал мне, что молодая семья Фуфелшмиртцев недавно потеряла нерождённого ребёнка. Наведя справки, я узнал, что Роберт Фуфелшмиртц был выдающимся учёным, но его корпорация обанкротилась. Но это было неважно. Я знал, что я - сын гения, и его версия о нерождённом ребёнке всего лишь выдумка, заблуждение. Я нашёл свою семью, но они приняли меня не так, как я ожидал. Одно время мне приходилось делить спальное место с папиным псом по имени Единственный Сын. Потом я стал садовым гномом, меня перестали кормить и мыть. Я приспособился к животному существованию, и перебивался собачьим кормом Единственного Сына.
Вчера я хотел прекратить этот распорядок. Мы с Кенни пошли гулять по парку. Потом он предложил немного заработать. У меня не было выбора, ведь я не имел с собой ни цента. Мы устроили лотерею, в ходе которой люди люди платно смотрели на то, как я стою неподвижно. Но потом к нам подошёл участковый. Он попытался отнять наши деньги и ударил Кенни дубинкой. Я сопротивлялся, но он догнал нас и отдал семьям. Мои родители забрали все деньги, и я снова должен существовать, но теперь в одиночестве.
Женщина была в шоке. Потом шок сменила гримаса ярости. Я с удовольствием отметил, что злится она вовсе не на меня.
- Это неслыханно! - заявила она. - Как так вообще возможно?! Да они...
Она бросила на меня непонятный взгляд, затем пошла к двум своим провожатым. Что-то им рассказывала, размахивая руками и подёргивая плечами. Я был доволен. Троица отправилась в мой дом. Через пятнадцать минут ко мне вышла мама. Её лицо было бледнее мела.
- Ты же знаешь, что это неправда, - сказала она строгим, но глухим голосом. - Ты должен сказать им, что это всё неправда!
- Разумеется, - иронично отозвался я. - Откуда мне знать, правду я сказал или нет?
Женщина побагровела, напомнив мне Дональда Дака в приступе ярости, и тихо, но яростно сказала:
- Ты должен уважительно относиться ко мне! Всё, что тебе пришлось пережить... Это не моя вина! Ты же знаешь!
Она посмотрела в сторону дома. Я обернулся туда. Из окна на нас пристально смотрела разгневанная женщина.
- Пошли, - коротко сказала она и кивнула головой.
Я последовал за ней.
В доме было жарко. Горел камин, возле него по полу распластался Единственный Сын. На стене над камином висела огромная голова оленя, его глаза следили за каждым моим движением. Мама стояла рядом с колыбелью и медленно покачивала её. На диване сидели трое незнакомцев, в кресле устроился отец. Его губы представляли собой тонкую, едва заметную полосочку. Меж бровей залегла глубокая складка. Он бросил на меня короткий, но красноречивый взгляд, только я не боялся его. Теперь мне ничего не страшно. За мной эти люди, которых я вижу впервые в жизни.
- Привет, Хайнц. Разреши мне посмотреть твою комнату, - сказал мужчина. У него было крупное, массивное лицо с широким лбом и не менее крупным подбородком. Вывороченные губы, выпуклые глаза, огромный нос - всё это делало его незабываемым.
- Извините, но у меня нет комнаты, - уверенно сказал я, боковым зрением заметив упорный взгляд отца. - Я сплю в конуре собаки, - я кивнул на Единственного Сына. - Он всё равно ей не пользуется.
Великан нахмурил лоб и подбородок, что-то записал с блокнот (его красивый дипломат лежал на коленях и служил столиком для записей).
- Странно, - сказала женщина, которая подходила ко мне двадцатью минутами раньше. Она обращалась к моему отцу. - Я думала, что в доме, состоящем из двух этажей по пять комнат, найдётся место для маленького мальчика.
Папа не нашёл, что ответить. Мама энергичней качала колыбель.
- Чем же питается ваш сын? - спросила вторая женщина.
- В нашей семье хорошее пятиразовое питание, - начал отец.
- Только вот мне еды совсем не остаётся, - мрачно вставил я. - Еду мы делим с Сыном.
Мужчина растерянно нахмурился, одна женщина указала ему на спящего пса. Он встал, решительно захлопнул дипломат и сказал родителям:
- Итак, мы с вами всё обсудили, - вежливо, но твёрдо сказал он. Женщины, поджав губы, встали и одёрнули юбки. Все направились к выходу после того, как одна из женщин протянула бледной матери лист с записями.
- Всего доброго, - ядовито произнесла она, и в её голосе не слышалось ни капли добра к моим жестоким родителям.
Дверь захлопнулась, и две пары глаз воззрились на меня. В маминых плескалась боль и смятение, в отцовских - ярость...
- Как ты смеешь?! - воскликнул он.
- Что? - сказал я, попытавшись сделать свой тон как можно невинней, с вызовом. Но мой страх прорвался наружу гораздо больше, чем я того хотел. К концу фразы мой голос сдал на нет.
- Зачем ты пожаловался этим чёртовым миротворцам на нас?! Какого чёрта ты вообще натравливаешь на нас сотрудников органов опеки?!
- Я их не натравливал! - мои щёки вспыхнули. - Они пришли сами. И стали спрашивать меня. Я лишь сказал правду, - прежде чем кто-то успел возразить, я перешёл в наступление: - Или ты предлагал мне солгать? Сказать им, что у меня есть своя комната, пятиразовое питание и... и... ВАННА?!
Отец поджал губы и нахмурился. Я подумал, что он принял мою правоту, но он грозно рыкнул:
- ДА! Да, ты должен был солгать! Потому что тогда ты бы сохранил репутацию нашей семьи, и я бы...
- На черта мне репутация нашей семьи! - мой голос сорвался на крик, но, к моему разочарованию, в нём прорвалась слеза. - НА ЧЕРТА?! Если я даже не могу учиться как все, и пользоваться ванной, и ЕСТЬ, тогда на черта мне ваша репутация?!
Отец побледнел. Тут вмешалась мать. Тихо, но твёрдо и отчётливо, она сказала:
- Ты должен уважать нас. Только и всего. Я подарила тебе жизнь...
- Лучше сдохнуть, чем так жить, - выпалил я. И, чтобы выйти из игры несчастным недолюбленным ребёнком, побежал во двор, к Луне. Шёпот листьев убаюкивал меня, а Луна рассказывала свои удивительные истории. Я тянулся туда, к моему теперь уже единственному другу, хотя боролся я совсем не за это.
Луна в эту ночь не появилась. Конечно, подумал я. В предыдущую ночь она была полной, а сегодня отправилась худеть. Подобный ход мыслей был не типичен для меня, развитого для своего возраста мальчика. Луна была единственной, кто способен натолкнуть меня на детство, которого я лишился после того, как сделал первый глоток воздуха. Но сейчас её не было, хотя я нуждался в ней. Я был готов заплакать. Действительно: зачем так жить? Мнимая мысль, что я особенный, талантливый, умный, ГЕНИЙ - что это, кроме как мои выдумки? Кроме родителей никто не способен дать такому человеку, как я, перспективу, возможности, будущее... А отец, если и позволит мне пользоваться ванной и есть нормальную еду, то будет ненавидеть меня. И никакие органы опеки не помогут. Я вдруг подумал, что проблеск надежды в брючных костюмах и с чёрным дипломатом исчезнет также, как и появился: резко и без предупреждения. Моя губа задрожала, в глазах зарябили слёзы. Неужели я в чём-то провинился перед родителями? Почему они так со мной?
Я заплакал. Сзади раздался тихий, сухой голос матери:
- Твоя постель готова. Прими ванну, потом спустишься на кухню. Через час ты должен ложиться спать.
Я быстро вытер слёзы старым мешком, сорвал с шеи грязную бороду, снял мешок и, не глядя на маму, решительным шагом направился в ванну. Свою законную ванну.
Мир гаремника
В этом мире любовь играет важную роль в жизни человека. Чем больше людей тебя любит, тем сильнее твоя магия, и к тому же…
Варианты ответов: