Брагинский шумно выдохнул, наполовину с обидой, а наполовину с облегчением, что ухажером оказался не Америка, о чем он подумал, едва заметив джинсы. Проводив старшую сестру взглядом, он, всё так же доброжелательно улыбаясь, вернулся на кухню.
Белоруссии там уже не оказалось. Пирожки начали распространять аппетитный запах, на что живот откликнулся голодным урчанием, а на столешнице появился ещё один передник и записка, что гласила:
«Духовку выключи через десять минут. И не забудь взять захватку, когда будешь доставать пироги, обожжешься.
P.S. Если что, аптечку я оставила в гостиной на столике. Наташа».
А через пять минут снова послышался дверной звонок и, делая вид, что ей безразлично, Орловская спустилась со второго этажа и направилась открывать дверь. Она, в отличие от Ольги, была одета в свое любимое платье, только нож остался в комнате.
Разговора не было слышно, а опять возвращаться в прихожую не хотелось, поэтому Иван смог лишь тоскливо посмотреть сквозь кухонное окно, как Литва, с трепетом взяв Белоруссию за руку, ведёт её по тропинке к парку, что-то рассказывая, безумно счастливый, что на этот раз его пальцы целы. А Наташа, слегка прищурив глаза от яркого солнечного света, улыбается уголками губ.
Россия, силясь улыбнуться, но терпя в этом поражение, плюнул на всё и, бросив взгляд на часы, которые, словно издеваясь, слишком громко тикали в тишине, направился к духовке. Выключив её и, не забыв про захватку, вытащил парующие пироги и удовлетворенно вдохнул родной запах. Плеснув в стакан молока, он сел один за стол на кухне и принялся уныло жевать, впрочем, очень вкусную выпечку.
Его не покидало чувство, что его бросили, что он уже никому не нужен. Хотя он и понимал, что сестры тоже хотят иметь личную жизнь. Но на этих мыслях в нем просыпался вредный маленький эгоист и начинал хныкать, требуя внимания.
Глотнув молока, заливая им неприятный осадок тоски и одиночества, Иван бросил взгляд на дневную улицу. Там весело резвился ветер, то дергая хмурых прохожих за волосы и куртки, то ероша молодые пагоны свежей зелени или, поднимаясь ввысь, разгонял совершенно безобидные белоснежные облака, лишь бы похвалится своим могуществом. Птицы весело чирикали целым недружным хором в кронах деревьев, слегка нахохлив перья, спасаясь от недружелюбно прохладного воздуха. А над первыми пестрыми цветами уже запорхали не менее яркие бабочки, важно махая крохотными крылышками.
Внезапно опять послышался звук открываемой двери, скрежет ключа в замочной скважине, а затем тихая ругань уже в прихожей. Брагинский даже не подозревал, кого там нелегкая принесла, но и узнавать особо не стремился, пригревшись под редкими солнечными лучами, что пробивались сквозь плотные темные занавески. Уже ближе к кухне отчетливо прозвучало «Черт!» с каким-то странным акцентом, и топот тяжелых сапог по паркету. Видимо, явившийся так и не справился со своей обувью и решил лишний раз не напрягаться.
В комнату, ругаясь уже на русском вперемешку с немецким и недовольно сверкая алыми глазами, ввалился раздраженный Пруссия. Едва заметив Россию, он слегка нервно кивнул. Бесцеремонно плюхнувшись в кресло, взвалив ноги на стол и нагло схватив последний пирожок с яблоками, Гилберт широко ухмыльнулся.
— Скучаем, Брагинский?
И Иван был готов поклясться, что, вне зависимости от его ответа, предаваться тоске и размышлениям об одиночестве, то есть «скучать», ему сегодня уже определенно не даст эта самодовольная и совершенно бессовестная личность, именуемая Гилбертом Байльшмидтом.
Универ Экстрасенсов
В этом мире существуют духи и потусторонние силы, каждые из которых тревожат умы обычных людей. Они пугают, запутывают…
Варианты ответов: