— Эти условия недопустимы для такой территории! Герр Розенберг, вы хоть думаете о важности распространения нашего влияния над Украиной? – уже брызжа слюной, бесновался рейхскомиссар, меряя свой кабинет широкими шагами и изредка бросая на вечного оппонента яростные взгляды.
— Я, как раз, прекрасно всё понимаю, герр Кох, а вы, похоже, не полностью осознаёте всю ситуацию, — в отличие от собеседника, голос второго мужчины был пугающе спокойным, но твёрдым и решительным. – Рейхскомиссариат был создан, чтобы вскоре присоединить его к общей территории Третьего Рейха, а это становиться невозможным, если не пойти на определенные уступки. Мы просто обязаны сделать вторым государственным языком украинский, иначе люди не поверят в миф о создании независимой Украины под протекторатом Германии. Вам мало партизанов и других противников подобного развития событий? Язык – это приманка, которая превосходно сработает. Уж поверьте, я достаточно ознакомлен с менталитетом этих людей, чтобы утверждать подобное. К тому же, это приказ рейхсканцлера.
Тяжело дыша и хмуря брови, гаулейтер резко остановился, прищурив глаза. Этот…Министр оккупированных территорий Восточной Европы всегда опровергал его решения, навязывая свои и это изрядно надоело, но перечить высшему по званию было недопустимо. Поэтому, стиснув зубы, рейхскомиссар напряженно подошел к столу и, бросив ещё один хмурый взгляд на Розенберга, оставил свою подпись на документе, всё же слишком сильно надавив на ручку. Лёгкая, ели заметная улыбка на миг появилась на торжествующем лице Альфреда, но тут же исчезла. Прозвучал стук в дверь.
— Войдите, — всё ещё нервно ответил Кох и демонстративно занял своё место за дубовым столом, отнюдь не заваленным бумагами, как следовало б, а почти пустующим. Рейхскомиссар редко бывал в столице своих новых владений, ибо в родном Кёнигсберге ему нравилось куда больше.
Широко открыв дверь, в кабинет вошла высокая девушка, приветственно кивнув обоим мужчинам и ранее не участвующему в обсуждении парню. С виду вошедшей было лет двадцать, но внешность часто бывает обманчива. Тёмно-синие, с четко просматриваемым болотно-зелёным отливом глаза смотрели уверенно, не прячась под чуть обгоревшими чёрными ресницами. Почти доходящее до лопаток, видно, что обрезанные в полевых условиях, темно-русые волосы были небрежно стянуты в низкий хвост, чуть завиваясь на кончиках. Нос с горбинкой, как у полячки, был высоко вздернут вверх, а тонкие губы поджаты, скрывая настоящие эмоции. Воинственный вид девушки так же дополняла длинная царапина на всю левую скулу, что отчётливо выделялась на отнюдь не смуглой коже, и, похоже, всего лишь несколько дней назад в кровь избитые губы, так как следы этого остались и сейчас.
Мужской серо-зелёный выходной мундир был слегка великоват «фрау» по причине её худощавости, но был сильно подпоясан, а на плечах красовались пустые штаб-офицерские погоны «косичкой», которые обозначали звание майора Вермахта. Ноги были облачены в строгие черно-коричневые бриджи, а на голове красовалась офицерская фуражка с козырьком. На руках были белые замшевые перчатки, что скрывали избитые костяшки, а к поясу была прикреплена сабля с темляком.
Подойдя к столу рейхскомиссара, от чего заскрипели деревянные доски под тяжелой поступью кавалерийских сапог, девушка застыла, выпрямившись, и как-то безразлично произнесла:
— Герр Кох, ваш приказ выполнен. Солдаты готовы отправиться в урочище Сосенки* для…исполнения своей миссии.
— Хорошо, — уже довольней ответил мужчина, и его губы искривились в жестокой улыбке. – Да, фрау Волынская*, вы идете с нами. Хочу, чтобы вы присутствовали.
Девушка тяжело сглотнула, но твёрдо кивнула, неестественно выпрямив спину. Деваться было некуда, она сделала первый шаг на этот путь сама и отступать не собирается. И лишь из темного угла комнаты послышался шумный вздох парня, чьи тёмно-янтарные глаза сверлили представительницу противоположного пола презрительным взглядом. Она не оправдала его ожидания.
* * *
С наступлением осени погода всё реже стала радовать жителей города теплыми, сухими днями, а на начало ноября в конец испортилась. Вот и сейчас моросил противный холодный дождь, превращая итак далеко не сухую почву в отвратное месиво, которое тут же меняло цвет сапог с чёрного на грязно-коричневый. Всё небо заволокло свинцовыми тяжелыми тучами, которые не оставили ни одного просвета, чтобы дать солнечным лучам хоть немного прогреть воздух. Они даже давили на людей, угнетая, делая совсем не радостное состояние совсем отчаянным. Неприятный пронзительный ветер заставлял глаза слезиться, щёки краснеть, а осмелившихся выйти на улицу дрожать от холода. При выдохе изо рта вылетали клубы пара, а на пожухлой траве уныло серебрилась изморозь.
Мария, опустив взгляд вниз, вяло пробиралась сквозь кустарники и низкорослые лиственные деревья, что цеплялись за одежду, волосы, царапали руки, словно пытаясь остановить её, предостеречь, не дать сделать то, о чём сама ещё долго будет жалеть. Но девушка не останавливалась, а лишь упрямо шагала вдали от людей, не желая идти рядом с колонной. Где-то недалеко лаяли собаки, которые тоже входили в конвой и следили, чтобы никто не сбежал. Тишина отвечала на их гавканье ели слышным эхом, предпочитая остаться в стороне от низкого дела, что они помогали свершить. Лес, встретив пришедших буро-желтым ковром из уже сгнивших листьев, зловеще колыхал голыми ветвями, тоже не одобряя грядущее, но его никто не слушал. И он чувствовал неладное…
Как только показался просвет, девушка резко замедлила шаг, словно не желая приближаться к этому месту, но спустя несколько минут она уже стояла на относительно чистой местности и широко распахнутыми тёмно-бирюзовыми глазами смотрела на тревожное море травы и зияющую в центре огромную яму. Её неправильная форма и торчащие из краёв покрученные корни придавали оврагу ещё более зловещего вида, но солдаты, кажется, совсем не замечали этого, а, тем более, страха майора. А земля, словно чёрная дыра, поглощала свет, не показывая своих тайн никому.
Ровно застыла на месте, словно корни того дуба, недалеко от которого она стояла, оплели её ноги, не давая двигаться. Девушка знала, ей казалось, что она была уже готова принять то, что должно было сейчас случиться, но, чем больше приближался этот час, тем меньше становилась эта уверенность. К горлу подкатил ком, сдавливая горло, почему-то стало невыносимо страшно. Ей казалось, что эта яма затягивает её, и Волынская с силой зажмурила глаза, только бы не видеть. Нестерпимо.
Но пока она была занята своими эмоциями, перед «земляной ловушкой» выстроили ряд из нескольких людей: молодая женщина судорожно сжимала руку такого же юного парня и вся дрожала, изредка судорожно вытирая слёзы с чумазых щёк; старшая дама держала в руках пожелтевшую фотографию, жадно вглядываясь в неё покрасневшими глазами, пытаясь рассмотреть размытые черты родного лица; высокий, крепкий мужчина, презрительно поджав губы, то сжимал, то разжимал в мучительном бессилии кулаки; крохотный мальчик лет трёх, глядящий прямо вперёд большими испуганными тёмно-карими глазами, прижимал к себе мягкую игрушку-зайчика с оторванным в домашних баталиях ухом. И на всей поляне вдруг повисла гробовая тишина, изредка прерываемая шорохом листьев под ногами или приглушенными рыданиями. Но второе, как и первое, не было чем-то важным, а лишь естественным сопровождающим грядущего события.
— Ну, что ж, фрау Волынская, вы готовы очиститься от untermenschen? – маниакально ухмыльнулся Кох, обращаясь к стоящей рядом девушке, но та смотрела на происходящие пустыми, стеклянными глазами и не шевелилась, улавливая зрением только тёмно-карие зеницы с расширенными от ужаса чёрными зрачками. – Erschieen!*
Секундное напряжение в воздухе, и слышится оглушительный залп огнестрельного оружия, разрывающий умиротворенную тишину, словно тончайшую ткань. Пять бесчувственных, изрешеченных тел сами падают в яму, как и было задумано, а командир отдаёт приказ:
— Следующих пятерых бросить так! Пули не нескончаемые!
Солдаты с каменными лицами под руки подхватили следующих жертв и без задержки сбросили в овраг. Одна девушка рыдала, кусалась, упиралась, за что тут же получила прикладом по затылку и неизбежно пропала в земляном гробу. И это только десять. Всего десять с семнадцати с половиной тысяч.
— Следующих! – не медлит рейхскомиссар и всматривается в искаженные страхом и отчаянием лица людей, не ощущая к ним совершенно никакого сочувствия. Они – евреи, untermenschen, и они не вправе жить.
Мария, глядя на шокирующую картину, ощущает, как по подбородку стекает горячая струя крови с прокушенной губы, как глаза застилает сплошная пелена слёз боли, как сердце бьётся, словно сумасшедшее, но молчит. Отвращение к себе душит, заставляет хватать ртом воздух в надежде надышаться, но его с каждым глотком словно становится меньше, а к горлу подкатывает тошнота. Но девушка повторяет про себя лишь одну фразу, которая кажется чужеродной, словно её внушили, но она всё время крутиться в голове – так надо. Но кому надо? Зачем надо? Ей, чтобы соответствовать стандартам Рейха, чтобы очиститься, чтобы остаться столицей…
Ещё один залп, и ноги вдруг подкашиваются, заставляя Волынскую рухнуть на колени, пачкая бриджи и ладони в грязи. Она судорожно хватается правой рукой за мундир там, где находиться сердце и хрипло дышит. Ей чертовски больно, она совершенно не представляла, что может быть так больно, но старается терпеть. Сдерживает крик, чувствует, что теряет сознание, она не способна это выносить, как бы ни хотела, как бы ни уверяла себя, что это необходимо. Почему? Эти люди – её часть, и их смерть отзывается в Ровно так, словно сердечную мышцу вырвали из груди, и неаккуратно кромсают тупым ножом. Но она сама согласилась. И перед глазами темнеет, тело обмякает, и девушка безвольно падает в руки высокому пепельноволосому парню с всё таким же презрительным взглядом. Он знает, что эта глупая украинка просто убивает себя, знает и молчит, потому, что так велено, потому, что он сам убедил её так поступать, а она, дура, согласилась. Он разочарован и просто выполняет обязанности.
Корпорация "Секреты Аномалий"
Аномалии - таинственные, не поддающиеся логикой и здравым смыслом вещи, существа и события. Они появились в связи с акт…
Варианты ответов: