...

– А как же ты?-
- Ich liebe dich, - Ганс нежно улыбнулся
– Я не хочу, я хочу с тобой – Я сглотнула накопившуюся желчь.
– Nicht, nicht, nicht… - Его зрачки сузились, и он с силой прижал меня к себе. Я попыталась оттолкнуть его, но парень был намного сильнее меня.
– Я тебя люблю, - прошептала я, утопая в его небесно-голубых глазах. – Пожалуйста, не бросай меня! – и я прижалась скулой к его влажным губам.
Я не хотела ускользать из его тёплых объятий и выныривать из глубины его глаз, но нужно было идти. Ганс вывел меня из комнаты. Я поморщилась от боли в запястьях и потёрла натёртые верёвкой места. Как жаль, что эта дурацкая бечевка вновь на моих кистях, протирая кожу, впивается в мясо. Мы вышли на свет, который тут же ослепил нас. Я прикрыла уставшие, опухшие глаза и сделала пару шагов вперёд. За что поплатилась. Я тут же споткнулась о чьё-то бездыханное тело и полетела кубарем вниз. Любимый усмехнулся и, тыкая меня прикладом в бок, сказал: «Aufstehen!». Я понимала, что он не мог проявлять ко мне нежности, понимания, и не сердилась, но всё равно было очень обидно. Я проглотила комок, подступивший к горлу, и встала. За время пребывания здесь я научилась не плакать. Вновь захотелось пить. Ганс немного проводил меня и оставил, улыбнувшись напоследок. Хотя его губы не дрогнули, я знала, что он улыбается, и, будто, извиняется за то столь грубое отношение. Я отвела глаза в сторону и сжала кулаки. Не хватало, чтобы ещё кто-то заподозрил. Охранник отвернулся и занялся трупом, об который я споткнулась. Точнее тем, что осталось от этого бедолаги. В лагере процветал каннибализм.
Людоедов наказывали, жестоко наказывали. Пойманных за этим занятием избивали, затем фотографировали, чтоб показать европейцам какие же мы варвары. Ну, а в конце, вешали. Но почему-то это не пугало. Если хочешь есть, ты съешь всё что угодно. И не важно, что будет потом, главное это лишь забить свой желудок, хоть чем-то, хоть на время. Я тряхнула головой, развеивая мрачные мысли. Вот так и сходят с ума. Просто думают о еде, воде, доме, родных и превращаются в безумных скотов, в «мусульман».
Кто-то дотронулся до моего плеча. Я подняла отстранённый взгляд. На меня смотрел мужчина без возраста с заросшим лицом и чёрной от грязи кожей. На его сухих и потрескавшихся губах играла улыбка, обнажая пеньки чёрных зубов.
- А я тебя узнал! – торжественно провозгласил он.
- В смысле? –
- Не волнуйся я никому, не скажу, но потребую некую плату за это, - в его глазах блеснула зелёная искорка, а улыбка стала ещё шире. Я удивлённо хлопала ресницами, ничего не воспринимая.
- Я о тебе с тем немецким рылом, со шрамом поперёк морды и вытравленной белой соломой на башке, - хихикнул мужчина. Я, побагровев от ярости, сжала кулаки. Ногти больно вонзились в ладонь. Мало того, что он узнал о наших отношениях, он ещё и назвал Ганса рылом!
- Заткнись, демонское отродье! – прошипела я.
- Не закипай, милочка, я не договорил. Я заткнусь, но только если ты дашь мне клятву, что поможешь мне бежать отсюда, -
- Чего!?-
- Почему в этом лагере все такие тугодумы, это невыносимо! - он снял шапку и протёр запотевший лоб, – Кто по твоему написал ту записку, которую твой фашистишка тебе передавал, м? Соотношай, анализируй, вдруг, что надумаешь, -
Я стиснула зубы и закрыла глаза. Ну почему Ганс не позаботился об этом? Или…
- Ну не за просто так же ты это написал, не правда ли? – я подняла бровь.
-Нет, конечно, он дал мне кусок говядины и пол фляжки воды. Но поразмыслив, я решил, что тоже хочу бежать. Вы же милая девушка, не откажете мне, а то придётся прибегнуть к шантажу, -
- Вы сразу к нему прибегли, - уточнила я. Мужчина ехидно усмехнулся и встал: «Я надеюсь, мы договорились, так?» Я кивнула и отвернулась, показывая, что разговор окончен.

В лагере нельзя было разговаривать, лепить, рисовать… ничего нельзя. А я это делала, почти безнаказанно. Хотя не только я, но и многие заключённые тоже. Все страшно боялись наказания, но другого способа остаться в здравом уме не оставалось. Иначе ты превращался в «мусульманина». Такие люди переставали протестовать. Сначала, они переставали поднимать ноги. Они слонялись по территории призраками, не откликаясь не на что. Это было только на руку фашистам. Личность таких людей полностью разлагалась, они превращались в тупой скот, которым легче управлять. Люди, волоча ноги, тащили уголь и однажды просто падали и тихо умирали.
Заключённых почти не кормили. По закону должен быть хлеб, жир и брюква. Но что закон? Мы едим лишь подгнившую брюкву. Иногда я сажусь посреди лагеря, и жду. Жду чего-то, сама не понимая, что. А вокруг слоняются живые скелеты. Может их не больше тысячи, но мне кажется, что их миллионы или даже миллиарды. Я уже начинаю сходить с ума? Пусть.

Где-то издалека разнеслись крики. Вновь кого-то травят в бараках. Я уже привыкла. Тут рядом послышались приглушённые всхлипы. Я повернула голову и увидела маленького мальчика лет 6.

Универ Экстрасенсов
В этом мире существуют духи и потусторонние силы, каждые из которых тревожат умы обычных людей. Они пугают, запутывают…

Варианты ответов: