Хруст
Хидан бросил буквально вывернутый наизнанку тюбик с клеем на пол и уселся на угол крышки унитаза, раскрутив туалетную бумагу и начав яростно вытирать руки.
«Вроде все, – подумал он, осмотрев свою работу. – Блин, все пальцы изрезал… Ну да ладно». – Акацук бросил смятую связку бумаги на пол, взял записку и зеркало, но тут вспомнил, что у нет при себе ручки, бросился в комнату и тут же вернулся, забыв, что бросил на месте тюбик клея. Пол ушел из под ног, и монах навернулся на пол, двинувшись затылком о дверь, отчего она распахнулась.
– Бл*! – заорал он, схватившись одной рукой за голову, а второй помогая себе подняться. Глубоко вздохнув для успокоения, парень взял зеркальце и записку и медленно подошел к склеенному зеркалу, положил листок на подставку раковины и застыл.
– Че делать-то надо? – Акацук уставился на свое отражение, затем стал разглядывать в нем углы ванной в поисках чего «иного». – Как его вызвать? Эй! – Парень постучал костяшкой пальца по одному из осколков.
«Чувствую себя де*илом», – подумал он, закатив глаза, затем взял зеркальце и постучал его ручкой по тому же осколку. Большое зеркало слабо колыхнулось, и Хидан тут же отступил, но, поняв, что сам раскачал его, засопел.
– Бл*ть, да как с ним связаться-то? – Монах замахнулся зеркальцем, но воздержался и посмотрел на свое разбитое отражение в нем. Все было более чем как обычно, за исключением измотанного склеиванием сложнейшей мозаики его самого, лохматого, с порезанной осколком губой.
Внезапно отражение помутнело, и акацук помотал головой, зажмурившись, решив, что мутность – лишь эффект от усталости, но отражение не прояснилось. Затем оно стало приобретать темные тона, лишние тени, и в итоге акацук почти полностью перестал видеть себя.
– Че за хе*ня? – произнес он, слегка приблизившись к осколкам. Один из них захрустел, и по его глади прошла тоненькая трещина, как в то время щеку монаха защипало, и он, продолжая смотреть в зеркальце, поднес ладонь к лицу. Кровь отпечаталась на тыльной стороне ладони парня, но зеркальце в руках снова заскрипело, и вторую щеку тоже защипало. Акацук сообразил моментально и отклонил от себя зеркало, в нем теперь отражались угол и небольшие участки стены.
Чего и следовало ожидать, спустя минуту по стене, по горизонтали, потянулась здоровая трещина, разорвавшая большую водопроводную (алюминиевую) трубу поперек. Здесь же парень развернулся к большому зеркалу и вытянул в его сторону маленькое, чтобы его стекло отражалась в большом. Хруст зеркальца, треск керамической плитки стихли. Трещина на стене остановилась, также как и на осколках зеркальца.
Отражение в большом зеркале помутнело и стало темнеть, так же, как и ранее в маленьком, и в скором времени Хидан смог различить в свете единственной лампочки фиолетово-розоватый оттенок, покрывший всю поверхность отражения, а также некоторые иные тени, показывающие какие-то плавные очертания. Акацук аккуратными шагами приблизился к раковине и, со скрипом написав на обратной, чистой стороне листа «Как твое имя?», ладонью прижал его к большому зеркалу, не спуская с отражения маленького.
Минуты две в ванной было абсолютно тихо, за исключением уставших вздохов монаха. Он продолжал прижимать лист к зеркалу, стараясь не смотреть на свое отражение. Он не понимал, верно ли действует, но также ему было страшно, и он хотел побыстрее свалить из ванной, но его не покидало чувство, что находящееся внутри зеркала Нечто будет продолжать разрушать помещение и все, что будет отражаться.
«Е*ать-копать, в записке ничего не было написано про то, как убрать связь… А может, Тоби просто не дочитал? Точно, я же прервал его… Бл*ть!»
Внезапно парень услышал скрип и хруст стекла, почувствовал какое-то ясное движение между листком и зеркалом, точные линии. Когда скрип и шевеление закончилось, акацук медленно оттянул от зеркала прилипший лист и повернул к себе. Вместо его четырех иероглифов, составляющих вопрос, на бумаге черными чернилами с мелкими подтеками ровно было оставлено всего два иероглифа. «Хачиби».
«Не может быть…», – пронеслось в голове монаха, и он сглотнул, затем положил лист и записал свой следующий вопрос: «Восьмихвостый? Каким образом ты оказался заточен в зеркале?»
Акацук прижал лист и нетерпеливо дождался ответа:
«Твой отец заточил меня сюда».
«Ты видишь меня?», – кривым почерком набросал парень и с размаху влепил лист в зеркало, опустил голову и выдохнул. Что-то начало проясняться…
«Да».
«Значит, ты знал моего отца? Где он?»
«Я убил его», – послужило ответом спустя пару минут, и глаза Хидана округлились.
«Какое ты имеешь отношение к Хоро?», – продолжил парень, расторопно бросая на лист слова.
«Я не знаю, кто это».
«У нее было зеркало на ручке, с помощью которого я связался с тобой».
«Я не знаю, кто она», – повторил свой ответ биджу, и акацук уловил нотку раздражимости в его скором ответе.
«Из-за чего она могла разбить зеркало? Ни с того ни с сего».
«Потому, что я ей сказал сделать это», – ответил Хачиби, и отражение в зеркале едва заметно колыхнулось.
Акацук уставился в пол, опустив голову. «Он же сказал, что не знает ее…»
«Что ты заставил ее увидеть в зеркале?»
«Ее смерть».
«Мне покажи», – вписал акацук, произнеся просьбу вслух раздраженно, и медленно прижал к стеклу.
«Нет. Но я могу показать кое-что другое», – ответил биджу, и, только Хидан успел прочесть написанное, как фиолетовое свечение в отражение медленно поползло в разные стороны, под раму зеркала, а, начиная с середины, по всей области стекла яркими и грязными кляксами стало тянуться желтое месиво. Хидан уставился в появившуюся «картинку», пытаясь сообразить, что на ней изображено, но очертания были мутными, хотя и становились все четче и четче.
В скором времени акацук понял, что изображение показывает рыжевато-золотые колосья. Они ожили, и их склонило ветром вбок, но их изображение неслось куда-то вниз.
«Будто кто-то бежит», – подумал парень, всматриваясь и убеждаясь в своих догадках. Тут движущаяся картинка резко сменилась: одну треть (нижнюю) занимали золотые колосья, ржаное поле, простирающееся вправо и влево, вторую треть (верхнюю) – чистое голубое небо, без единого облака, и третью треть, по середине, – практически черная полоса вагонов, стремительно несущаяся вправо. Состав становился все ближе и ближе, но поезду не было конца. И вот они совсем близко.
В паре метров от рельс находилась пара детей, мальчик и девочка, и каждому не более десяти лет. Перед ними, на земле, размякшая половина плотного человеческого тела, вторая половина – за окровавленным рельсом, под несущимся поездом.
Мальчик сидел на корточках, стараясь рассмотреть в пробелах между колесами вагонов остатки, возможно, еще шевелящегося трупа. Пепельно-белые волосы ветер нежно сдувал вправо.
Девочка стояла рядом, держа руки за спиной и наблюдая за действиями мальчика, любопытно переводя взгляд под поезд. Ее длиннющие черные волосы колыхались на ветру синхронно с подолом желтого платья.
Прошло не более минуты, и дети резко обернулись на Хидана, будто на зов.
Внезапно из большого зеркала в акацука с треском вылетел сначала один осколок, потом еще один, потом еще, и вскоре в парня, абсолютно не пытавшегося сбежать, но старавшегося закрыть руками лицо, врезалась сотня чистых, светлых деталей ранее собранной мозаики, тут же окрасившихся красными и бардовыми каплями крови.
Маленькое зеркальце выпало из его руки сразу же и упало на пол, из него также посыпались осколки. Чистые, но тут же забрызганные кровью.
Связь с биджу была разорвана, и это было единственным «чем-то хорошим» за прошедшую ночь.
Монах до мельчайших подробностей вспомнил ржаное поле и поезд, единственное полусухое дерево, которое не попало в «рассказ Хачиби», но Хоро не было, когда он открыл «свое кладбище». Железнодорожный контролер был его первой жертвой.
Академия наёмных убийц
В этом мире, тайные войны и заговоры приобрели особо важное значение. У каждого влиятельного человека есть свои связи с…
Варианты ответов: